Колы-сь, давно, жывъ чоловѣкъ;
А якъ давно? Щобъ не збрехаты,
Тому проходыть сёмый вѣкъ;
Жывъ-жывъ, прышлося умираты.
Винъ, якъ и мы, бувъ Хрыстянынъ,
Тыеи жъ церквы щырый сынъ;
Дакъ, отъ, передъ смертельнымъ часомъ,
Винъ одсоборовавшысь масломъ,
Трёхъ пидзыва къ собѣ сынивъ:
»Послухайте мене, лышъ, дѣты!
Якъ вже не стане въ мене сливъ,
Глядѣть, гарненько зхороните;
Теперъ ничого не даю,
А вмершы, васъ я обдѣлю;
Але изъ уговоромъ треба:
Якъ злѣзе ничъ на землю зъ неба,
Вы почередно ико мнѣ
Тоди прыходьте на могылу;
Да тилькы щобъ булы одни, —
И тамъ вамъ дамъ богатство, сылу«…
Сказавъ, хропнувъ и — бувъ такый!
Сыны (розумныхъ два, — якъ всюды,
Одынъ, а вжежъ не якъ! — дурный!)
Якъ всѣ къ имъ изійшлыся люды,
Сховалы татуся свого,
И сталы думать про ёго
Послѣдьню волю: що початы?
Давай тутъ дурныка прохаты,
Шобъ къ батьку винъ пишовъ за ихъ.
»Ить ты ничогонько не маешъ?
А въ нашыхъ жиночокъ одныхъ
Чого, скажы, не насчытаешъ?
Щобъ батько тамъ тобѣ ни давъ —
Твое, бо ты ёго доставъ!«
Такъ дурня-то воны прохалы,
Покы, такы, ёго вблагалы…
Отъ череду уже женуть:
Стары, малы къ ій выбѣгають;
Коровы да быкы ревуть,
Телятъ дѣвчата розлучають;
Отъ зъ поля йдуть гуртомъ женьци
За нымы косари, гребци;
Отъ въ хатахъ всюды засвѣтылы;
На улыцю повыходылы
Дѣвонькы, хлопци, парубкы:
Пустують, то жартують въ волю,
Знимають зъ мылыхъ стричечкы,
Говорять, шепчуть мижъ собою;
Прытыхнуть, впять заголосять;
Всѣ парамы тобѣ сыдять.
«Ану, пора! Ты опизнывся!
Гляды: онъ мѣсяць якъ пидбывся!“
Вставъ дурень, стрепенувсь, пишовъ;
Замовкло всюды, ни шышырхне;
Затыхъ дѣвоцькый перезовъ,
Хыба-то де-не-де що пыкне…
Отъ винъ на кладбыще прыпливсь:
На крестъ головкою схылывсь;
Кругом-могылы бованіють, —
Въ могылахъ-тіи жъ люды тлѣють;
«Татусеньку! отъ одъ-же й я!“
— «Э! дуже добре, сынку, робышъ!
Да, бацьця, черидь не твоя,
Ты не за себе се прыходышъ:
Бигъ буде имъ за те судыть,
Що не схотѣлы навѣстыть…
Ну, слухай же, моя дытына!
Теперь ты въ свѣтѣ сыротына;
Я надѣлю тебе за все;
Ты чувъ: покирнее телятко,
Якъ кажуть-то, двѣ маткы ссе;
Даю тры волосынкы, серденятко,
Оцьци тобѣ: ихъ бережы;
Якъ шреба буде, прыпалы —
И стане кинь передъ тобою,
То зъ срибною, то зъ золотою
Шерстынкою: тутъ гряне громъ,
А ты влизь въ праве ухо ёго,
И въ лѣве — выйдешъ Королёмъ;
Що забажаешъ — буде всёго;
Гляды жъ мене не забувай!
Теперъ, мій сыноньку, прощай!“
Сказавъ — и мов-бы не бувало!…
Отъ незабаромъ розсвѣтало:
Изъ досвѣтокъ дѣвчата шлы;
Вивчаръ гнавъ череду безъ-лику;
По полю бжолы, знай, гулы;
Крычалы пѣвни кукурику!…
Пиднявся дурень, та й побривъ
Въ господу; кры воритъ зострѣвъ
Его братъ старшый, и пытае:
«Що! якъ?“ А винъ, мовъ-бы не знае,
Попливсь собѣ у хату…
Се дѣялося пры Царѣ,
Которого, геть-геть, будынкы
Стоялы на крутій горѣ,
А въ ихъ, и тилькы бъ-то дытынкы, —
Одна дочка; сынивъ — Бигъ мавъ!
Хочъ винъ якъ раю ихъ бажавъ;
Эге! дочка! да ще якая?
Хороша якъ троянда тая;
Лыце — що сонечко твое!…
Губкы якъ медъ солодкы;
Очыци карыи въ нее,
Дугою надъ нымы бровонькы;
Прямый тополёвый станокъ,
И соловейка голосокъ;
А кучери по плечямъ выюцьця —
То ризно, вкупочку зберуцьця…
Симнадьцята теперъ весна
Одъ роду нашій шла Царивнѣ;
Багацько сваталось — вона
По гарбузу имъ, бо неривни.
Отъ Царь поставыть стовбъ велѣвъ;
На нёмъ Царивну посадывъ:
»Хто видсиля іи достане,
Той тутъ-же женыхомъ ій стане!«
А стовбъ высокый, геть-куды!
Ёго изъ мрамуру зробылы,
И объявылы, щобъ туды
Всѣ Лыцари попрыѣздылы.
Де въ Бога той народъ набравсь!
Немовъ базаръ розташовавсь:
И тѣснява, и гукъ, и драча!
Крыкъ, гвалтъ! Такая нестояча!…
Тоди два старшыи браты
Пишлы дывыцьця изъ жинкамы;
А дурень — тожъ… »Куды-то ты?«
— »Да, бачъ, въ березнякъ за грыбамы!« —
Зайшовшы въ лѣсъ у гущыну, —
Шерстынку прыпалыв одну —
И кинь явывсь; немовъ-бы зъ неба!
»Що Панови моёму треба?«
Тутъ дурень въ праве ухо влизъ —
И, зразу, Королёмъ зробывся;
Скикъ на коня; а той — понисъ…
Де треба, духомъ опынывся…
Глядышь, а Лыцари кругомъ
Гарцюють, знай, передъ стовбомъ;
Розбѣгшыся, чимъ дужъ пидскочуть,
А все Царивны не доскочуть…
Той розлетѣвшысь объ-земь-брыкъ!
Той головою въ стовбъ огрѣвся;
Той навзнычъ-лясь! чешвертый-зыркъ!
Якъ снипъ той изъ коня зкотывся!…
Тутъ Лыцарь нашъ, де ни визьмысь,
Якъ той орелъ къ стовбу извывсь!
Царивну-хвать въ обы-двѣ рукы!
Цмокъ! цмокъ іи въ гарячы губкы!
Вона жъ — тыць перстынь золотый
Ёму на палець, и сказала:
»Теперъ мынѣ ты не чужый!
И пылно въ вичи заглядала…
А отъ кинь ихъ къ Царю прымчавъ:
Легесенько Царивну знявъ,
Поклонъ на всѣ чотыри бокы,
Да встремня скикъ, скорѣй навскокы!…
»Отъ тобѣ на!… Ловить! Ловить!…«
Всѣ разомъ въ голосъ загукалы;
Тутъ де-якы за нымъ у-слѣдь…
Бѣжять… бѣжять… та не догналы!…
На другый день Царь розыславъ
За Лыцаремъ слугъ на вздогону,
И кожну хату прыказавъ
Оглядовать… не те — дасть гону!…
»На пальцѣ перстынь буде мать,
Весь золотый — ёго не знять!…«
Розсыпалысь воны, лѣтають;
Ни о̆дного двору не мынають;
Отъ къ трёмъ братамъ воны прышлы, —
Усѣ имъ пальци оглядѣлы:
Щожъ? Якъ? — У дурня изнайшлы!
Сердечныи поторопилы!…
Але, бачъ: ничого робыть;
Пишлы Царевѣ доложыть;
А Царь дочку велѣвъ позваты
И — молодого показаты:
Царивна въ плачъ: »Цуръ! Пекъ ёму!…
Зистанусъ дѣвкою довѣку!
Нехай не буду никому,
Нижъ мужомъ мать сёго калику!«
— »Ой, доню, ни!« — Царь ій сказавъ;
»Винъ твій, бо самъ тебе доставъ;
Не рюмай же! Такая доля!
На все е, певно, Божа воля!
Готовся завтра икъ вѣньцю!
Дѣвычь-вечиръ сёгодни буде;
Позвать швыдчій музыку всю!
Да щобъ збиралыся и люде!«…
Давно день къ вечору звернувъ.
Отъ ничь покрыла всѣ дорогы;
На небѣ мѣсяцъ, отъ, нырнувъ…
Отъ выставывъ зъ-за хмары рогы…
Зиркы, те й дѣло, що юлять:
Покажуцьця, та въ хмары впять;
Не мовъ бы вамъ у самимъ дѣлѣ,
Дразнылы тѣхъ, що на весильлѣ:
Якъ мѣсяцъ, — тежъ и молоды —
Сюды-туды, воны заглянуть;
Як зиронькы, — тежъ й дѣвонькы —
То защебечуть, перестануть,
То впять почнуть, то впять мовчять.
Теперъ воны собѣ сыдять
За короваемъ, и спѣвають!
Бо выльце выты почынають:
Поможы намъ, Боже!
Дытя оддаваты;
Поможы намъ, Боже!
Вылечкы початы.
Нихто не вгадае,
Що на выльцяхъ зяе;
Золоты корни, верхы,
Срибны лылеточкы
Безъ вѣтерка мають,
Безъ сонечка зяють…
Выйды наша, Панно, погляды,
Чы хороши вылечкы извылы;
Колы нехороши — розирвемъ:
Мы тобѣ кращи изовьемъ!“…
Ничого! наша молода
Мовчыть, горюе якъ бѣда!…
И отъ подругы впять спѣвають;
Такъ ій словами промовляють:
ПЕРВЫЙ РЯДЪ: „Не сыды, Панно, бокомъ!
Се-жъ тобѣ не-нарокомъ;
Прысунься блызенько,
Дывысь хорошенько!“
ДРУГЫЙ РЯДЪ: „Не плачъ, небого!
Що йдешъ за ёго:
Нехай, лышь, плаче винъ,
Що бере лыхо въ двиръ…“
Але, якъ пѣсенъ ни тялы,
А молодои не моглы
Ни тринычкы розвеселыты:
Да й якъ, такы, зъ нелюбомъ жыты?
Зъ нелюбомъ ни поговорить,
Ни долею зъ нымъ подѣлыцьця,
Ни серцемъ къ серцю потужыть,
Не-хотя въ вичи заглядѣцьця;
Що день, що часъ, въ господѣ-громъ,
А тутъ-все пиде вамъ гайномъ…
«Ой ни! швыдчій писокъ изыйде,
Нижъ за нелюбомъ счастя прыйде!…“
Такъ говорила у викна
Зъ собою наша молодая!
Теперъ вона стоить одна,
Якъ на полѣ былынка тая;
Всѣ розійшлысь, все вклалось спать;
Нигде ничого не чувать;
И тилькы бъ-то козацьке сонце
Глядѣло зъ неба у виконце.
Отъ!… цыть!… Не-мовъ-бы тужыть що-сь!
Не-мовъ-бы орлыця горкуе!
Цссс!… отъ луною роздалось!
Отъ що-сь не-мовъ-бы-то сумуе!
„Кохавъ мене батько, якъ бѣлу тополю:
Ой оддала мене маты въ тяжкую неволю!
Ой маты, маты! що ты гадала,
Що за нелюба за-мижъ оддавала?…
Десь ты мене, маты, въ барвинку кутала,
Купаючы проклынала, щобъ доли не мала.
Ой маты и пр.
Десь ты мене, маты, на мѣстѣ купыла,
Що ты мене, моя маты, навѣкы втотыла.
Ой маты и пр.
Лучьче жъ мынѣ, маты, тяжкый камень зняты,
А нижъ мынѣ изъ нелюбомъ да вѣкъ коротаты.
Ой маты и пр.
Лучьче жъ мынѣ, маты, гарячъ камень ѣсты
А нижъ мынѣ изъ нелюбомъ вечеряты сѣсты…
Ой маты и пр.
Ни свѣтъ, въ недѣлю, ни зоря,
Дружко у комнату заглянувъ:
Все пусто… а къ вѣньцю пора, —
Да молодый якъ въ воду канувъ!…
Де винъ? куды и якъ дѣвавсь?
Царю, Царыцѣ доложилы,
Цо молодого упустылы.
Якъ ни було бъ, а хочъ и Царь,
Хочъ у ёго всёго достатно, —
Але такы прыпасу жаль,
Жаль, дуже жаль! все пиде марно!…
А якъ-то хороше булы,
Усѣ зибралысь погуляты!
Весильля бъ бучне утялы;
Якъ сталы бъ штукы выкыдаты!…
Теперъ заразъ весь ладъ пропавъ;
Нибы мертвець на стилъ упавъ!…
Гай-гай! ты тее та онее,
А Бигъ зусѣмъ тобѣ другее!…
Колы, осё-сь орломъ летыть
У двиръ нашъ Лыцаръ, и крычыть:
»Добры-день вамъ, мои Панове!
А що, чы все у васъ готове?
Де мылая, кажить, моя?
Мабуть, бѣднесенька, горюе?…“
Царыця, Царь и вся ридня
Выходять — винъ ихъ всѣхъ цѣлуе;
За нымы жъ тута на крыльце
Й Царивна зъ нянькою иде:
Вона ничогонько не знала, —
А тилькы — зыркъ! — такъ къ ёму й пала…
Ой якъ же мицно обнима!
Ой якъ же цупко рученькамы
До серця свого прыгорта!
Своимы карымы очамы
Голубонька! якъ лыстъ дрыжыть!…
Глянь — рученькамы обвылыся!
Въ губонькы губкамы впылыся!…
Оттутъ-то вже й-къ вѣньцю пишлы:
Передъ престоломъ Божымъ сталы,
Тры разы кругомъ обвелы,
Навѣкы ручкы имъ звязалы…
И, отъ, вертаюцьця назадъ:
Старый й малый весильлю радъ;
Музыкы пѣсьни имъ играють,
А жиночкы собѣ спѣвають:
„Ой маты, маты, маты старая!
Летыть голубка зъ теплого края:
Накрывай столы коврамы;
Не саму йду — зъ друженьками.
Ой матинко-утко!
Ворочайся хутко;
Сонечко нызенько,
Дружечкы блызенько!…“
Потимъ велыкый бувъ бенкетъ:
Всѣхъ щырымъ серцемъ Царь прыймае;
Паны пылы налывку, медъ,
Народъ горѣлочку кругляе…
И я тамъ бувъ;
И медъ я дувъ:
По бородѣ текло,
Да въ ротѣ не було!…
|
