Кобзарь (1876)/Том 2/Споминки про Шевченка Н. Костомарова
| ◀ Од видавництва | Кобзарь. Том 2 Споминки про Шевченка Н. Костомарова (Микола Костомаров) |
Споминки про Шевченка М. Микѣшина ▶ |
|
|
Хотя многое соединяло меня въ судьбѣ съ Шевченкомъ, но я не могу похвалиться особенною съ нимъ близостію, такъ что въ этомь отношеніи мнѣ извѣстны были лица, болѣе съ нимъ связанныя задушевными узами, чѣмъ я, и болѣе меня знавшія особенности его жизни. Отъ себя передамъ лишь слѣдующія данныя.
Съ Шевченкомъ лично познакомился я въ Маѣ 1846 года въ Кіевѣ и видался съ нимъ до Генваря 1847 г.,, когда онъ выѣхалъ въ Черниговскую губернію къ своимъ знакомымъ. Тогда я читалъ въ рукописи многія изъ его произведеній, изъ которыхъ инымъ суждено было явиться въ печати поздо, какъ напр. »Наймичка«, »Черница Марьяна« и пр., а другимъ не суждено было и до сихъ поръ у насъ показаться па свѣтъ. То было время самаго крайняго развитія поэтическаго таланта Шевченка, апогей его дарованій и дѣятельности. Самъ поэтъ былъ тогда въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ (около 35); горячо любилъ онъ малорусскую народность, но болѣе всего сочувствовалъ судьбѣ простаго народа, и любимымъ его помышленіемъ была свобода этого народа отъ помѣщичьяго гнета. Всѣ знали, что онъ самъ происходилъ изъ этого порабощеннаго народа, но отъ Шевченка трудно было добиться воспоминаній о его дѣтствѣ, проведенномъ среди поселянъ. Онъ ни предъ кѣмъ не стыдился своего происхожденія, но не любилъ много говорить о немъ, м многое, что онъ высказывалъ, излагалось всегда съ недомолвками; такъ напр. онъ разсказывалъ, какъ онъ былъ въ Варшавѣ, въ эпоху возстанія въ 1830 году, и какъ революціонное правительство выпроводило его съ другими русскими, давши ему денегъ тогдашниии революціонными ассигнаціями; но по какому поводу попалъ онъ въ Варшаву, — этого онъ не сообщалъ; равнымъ образомъ не слыхалъ я отъ него подробностей, какимъ образомъ онъ очутился послѣ того въ Академіи Художествъ. Обстоятельства его освобожденія изъ крѣпостной зависимости также не передавались мнѣ. Однажды я спросилъ у него: справедливъ ли ходившій объ немъ анекдотъ, будто какой-то знатный баринъ нанялъ его нарисовать свой портретъ, и когда, послѣ того, нарисованный портретъ ему не понравился, Шевченко перемѣнилъ на портретѣ костюмъ и продалъ его въ цирюльню на вывѣску; что баринъ, узнавши объ этомъ, обратился къ владѣльцу Шевченка, находившемуся въ то время въ Петербургѣ и купилъ Шевченка за большія деньги. Шевченко обьявилъ мнѣ, что ничего подобнаго не было и что это старый, избитый анекдотъ, давно уже ходившій въ публикѣ и кѣмь-то принаровленный къ нему, Шевченку, совершенно произвольно. — Онъ почему-то считалъ въ дѣлѣ своего освобожденія своими благодѣтелями Брюлова и поэта Жуковскаго; послѣдняго, однако, онъ не очень цѣнилъ за духъ многихъ его произведеній. Не смотря на горячую преданность народу, у Шевченка въ бесѣдахъ со мною невидно было той злобы къ утѣснителямъ, которая не разъ выражалась въ его произведеніяхъ; напротивъ онъ дышалъ любовью, желаніемъ примиренія всякихъ національныхъ и соціальныхъ недоразумѣній, мечталъ о всеобщей свободѣ и братствѣ всѣхъ народовъ. Недостатокъ образованія часто проглядывалъ въ немъ, но дополнялся всегда свѣжимъ и богатымъ природнымъ умомъ, такъ что бесѣда съ Шевченкомъ никогда не могла навести скуки и была необыкновенно пріятна: онъ умѣлъ кстати шутить, острить, потѣшать собесѣдниковъ веселыми разсказами и никогда почти въ обществѣ знакомыхъ не проявлялъ того неланхолическаго свойства, которымъ проникнуты многія изъ его стихотвореній. Съ отьѣзда его изъ Кіева въ Генварѣ 1847 г. я разлучился съ нимъ надолго. Только мелькомъ случилось мнѣ увидѣть его въ Петербургъ въ томъ же году и услышать прощальное слово, полное вмѣстѣ съ тѣмъ надеждъ на лучшую долю: »Не журись, Миколо,« сказалъ онъ мнѣ: »ще колись житимемо у купі.« Въ тотъ же годъ его отправили въ ссылку. Съ тѣхъ поръ я не слыхалъ о немъ ничего до 1857 года. Въ этотъ годъ осенью, воротившись изъ путешествія за границею, я узналъ, что Шевченко заѣзжалъ ко мнѣ въ Саратовѣ, возвращаясь по Волгѣ на свободу изъ Петровскаго укрѣпленія, въ которомъ, въ послѣдніе передъ тѣмъ годы, служилъ рядовымъ. Потомъ услыхалъ я, что онъ не получилъ дозволенія жить въ Петербургѣ и потому прожилъ зиму въ Нижнемъ-Новгородѣ, гдѣ, какъ разсказывали, чуть было не женился на какой-то актрисѣ. Лѣтомъ 1858 года, будучи въ Петербургѣ, я отыскалъ Шевченка и увидѣлъ его первый разъ послѣ долговременной разлуки. Я нашелъ его въ Академіи Художествъ, гдѣ ему дали мастерскую. Тарасъ Григорьевичь не узналъ меня и, оглядывая меня съ головы до ногъ, пожималъ плечами и рѣшительно сказалъ, что не можетъ догадаться и назвать по имени того, кого передъ собою видитъ. Когда же я назвалъ свою фамилью, онъ бросился ко мнѣ на шею и долго плакалъ.
Съ тѣхъ поръ, въ продолженіе мѣсяца, мы съ нимъ видѣлись нѣсколько разъ, сходясь въ рестораціи, такъ какъ я тогда усиленно занимался въ Публичной Библіотекѣ и не имѣлъ времени ни на какія долговременныя бесѣды и развлеченія. И теперь Шевченко, какъ прежде, не любилъ разсказывать подробностей о своемъ заточеніи; я узналъ отъ него только, что въ началѣ ему было хорошо; потомъ какой-то начальникъ, дослужившійся до офицерскихъ чиновъ изъ рядовыхъ, началъ его стѣснять; но въ концѣ судьба его снова облегчилась: онъ былъ переведенъ въ Петровское укрѣпленіе, гдѣ комендантъ былъ къ нему ласковъ, допускалъ его къ себѣ въ домъ и вообще обращался съ нимъ гуманно. Своимъ освобожденіемъ онъ считалъ себя обязаннымъ ходатайству бывшаго тогда вице-президентомъ Академіи Художествъ Графа Ѳедора Петровича Толстого и отзывался о немъ и о его семействѣ съ чрезвычайнымъ уваженіемъ и любовью. Черезъ мѣсяцъ я разлучился съ Шевченкомъ, уѣхавши въ Саратовъ, куда приглашенъ былъ въ комитетъ по устройству крестьянъ, а вернувшись въ Петербургъ весною 1859 г. я не засталъ уже тамъ Шевченка: онъ былъ отпущенъ временно на родину и вернулся въ тотъ же годъ позднею осенью, когда я занялъ каѳедру въ Петербургскоиъ университетѣ. Цѣлый годъ квартировалъ я въ гостинницѣ Балабина, близь Публичной Библіотеки. Шевченко изрѣдка приходилъ ко мнѣ; кромѣ того мы часто встрѣчались съ нимъ въ домѣ графа Толстого, его покровителя. Такъ прошла зииа и весна 1860 года. Лѣтомъ въ этотъ годъ я перешелъ на квартиру на Васильевскій Островъ и былъ почти сосѣдоиъ Шевченка, жившаго постоянно въ Академіи Художествъ, въ своей маетерской, гдѣ онъ занимался гравернымъ искуствомъ »eau forte.« Своихъ стиховъ онъ почти никогда не читалъ мнѣ и неохотно отвѣчалъ на мои вопросы о томъ, что онъ пишетъ. Также точно разнеслась вѣсть о томъ, что во время поѣздки его въ Малороссію въ послѣднее время, съ нимъ случилась кая-то непріятная исторія, приведшая его до щекотливыхъ объясненій съ властями. Я спрашивалъ его объ этоиъ и не получилъ отъ него никакого удовлетворительнаго отвѣта. Осенью 1860 года между знакоиыми нашими разнесся слухъ, что Шевченко собирается жениться на одной малороссіянкѣ изъ простонародья, находившейся въ услуженіи у барыни, жившей въ Петербургѣ. На вопросъ мой объ этоиъ, Шевченко отвѣчалъ утвердительно, но видимо не хотѣлъ вдаваться въ разсужденіе объ этомъ предметѣ, и я, замѣтивши его нежеланіе, не сталъ болѣе толковать объ этоиъ. Спустя немного времени, встрѣтивши его въ театрѣ, я спросилъ его: »ну, Тарасе, коли ж твоє весілля?« Онъ отвѣчалъ: »тоді, мабуть, коли твоє; не жениться нам з тобою: зостанемося до смерті бурлаками!« Черезъ нѣсколько дней я узналъ, что Тарасъ не поладилъ съ своею невѣстою, нашелъ въ ней мало той поэзіи, какую рисовало еиу воображеніе и натолкнулся на прозаичную дѣйствительность, показавшуюся ему пошлостью. Вскорѣ я услыхалъ, что Шевченко заболѣлъ и что болѣзнь его приписывали употребленію горячихъ напитковъ. Объ этоиъ уже давно говорили и съ сожалѣніеиъ называли его пьяницею; но я никогда не видалъ его пьянымъ, а замѣчалъ только, что когда подадутъ ему чай, то онъ наливалъ такую массу рому, что всякій другой, казалось, не устоялъ бы на ногахъ. Онъ же никогда не доходилъ до состоянія пьянаго. Въ послѣднее время мы съ нимъ видѣлись не такъ часто, не болѣе одного, или двухъ разъ въ недѣлю, потому что я былъ слишкомъ занятъ чтеніемъ и приготовленіемъ университетскихъ лекцій. Узнавши, что Шевченко болѣетъ, я посѣтилъ его два раза и во второй разъ въ Февралѣ, да нѣсколько дней до его кончины, услышалъ отъ него, что онъ теперь совсѣмъ выздоровѣлъ: при этомъ онъ показывалъ мнѣ купленныя имъ на дняхъ золотые часы, первые, какіе онъ имѣлъ въ своей жизни. Онъ обѣщалъ быть у меня вскорѣ. 25Μго Февраля утромъ ко мнѣ пришелъ не помню кто изъ знакомыхъ съ извѣстіемъ, что Шевченко утромъ внезапно умеръ. Онъ приказалъ служившему у него солдату поставить ему самоваръ и спускался по лѣстницѣ изъ своей спальни, находившейся надъ мастерскою; на послѣдней ступени онъ упалъ головою внизъ; солдатъ бросился къ нему, — Шевченко былъ безъ дыханія. Въ тотъ же вечеръ я прибылъ въ академическую церковь. Тѣло поэта лежало уже во гробѣ; надъ нимъ псаломщикъ читалъ псалтырь.
Его погребеніе происходило на Смоленскоиъ кладбищѣ, во вторникъ па масляницѣ. Надъ гробомъ его въ церкви до выноса на кладбище, говорились надгробныя рѣчи по-малорусски, по-русски и по-польски. Стеченіе публики было очень болышое. Гробъ усопшаго поэта несли студенты. Послѣ погребенія тотчасъ же, земляки Шевченка, жившіе въ столицѣ Малоруссы, учинили совѣтъ о томъ, чтобы ходатайствовать передъ правительствомъ о дозволеніи перевезти прахъ Шевченка въ Малороссію и похоронить надъ Днѣпромъ, на холмѣ, какъ завѣщалъ самъ поэтъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній.
Вотъ все, что я могу сказать, вспоминая о своемъ знакомствѣ съ Шевченкомъ. Какъ о поэтѣ я не стану здѣсь распространяться, потому что по этому предмету я высказалъ свой взглядъ въ статьѣ, напечатанной въ книгѣ г. Гербеля. Какъ о человѣкѣ могу сказать, что знаю его какъ личность безупречно-честную, глубоко любившую свой народъ и его языкъ, но безъ фанатической непріязни ко всему чужому.
5 Декабря 1875. С. Петербургъ.
Н. Костомаровъ.