Кобзарь (1876)/Том 1/Споминки про Шевченка Я. П. Полонского
| ◀ Споминки про Шевченка И. С. Тургенева | Кобзарь. Том 1 Споминки про Шевченка Я. П. Полонского (Яків Полонський) |
Автобіографія Шевченка ▶ |
|
|
Незадоіго до кончины Императора Николая познакомился я съ бывшимъ тогда президентомъ Академіи Художествъ графомъ Θ. И. Толстымъ, и только тогда въ его домѣ впервые услыхалъ я имя Шевченка. Начавши службу свою на Кавказѣ и съ тогдашней литературой знакомясь только при посредствѣ журналовъ, я въ печати ни-разу не встрѣчалъ этого имени и о стихахъ его не имѣлъ ни малѣйшаго понятія. Раньше о его »Кобзарѣ« и о плачевной судьбѣ его узналъ я отъ моего Петербургскаго пріятеля Андрея Александровича Сонцева.
Съ возшествіемъ на престолъ нынѣ царствующаго Государя-Императора, во многихъ проснулась надежда на помилованіе ссыльнаго поэта, — и надежды эти оказались осуществимыми. Графиня Н. П. Толстая, жена Президента, была одна изъ самыхъ горячихъ заступницъ Шевченка и хлопотала о его возвращеніи. Кто изъ тогдашнихъ высшихъ государственныхъ сановниковъ помогъ ей въ этомъ дѣлѣ? — не знаю.
Не прошло и году, какъ Шевченко былъ на свободѣ, пріѣхалъ въ Петербургъ и занялъ въ Академіи Художествъ приготовленную для него небольшую комнатку на антресоляхъ, съ полукруглымъ итальянскимъ окномъ надъ воротами. Съ тѣхъ поръ я не разъ встрѣчался съ нимъ у Толстыхъ. Личность его по внѣшности не производила на меня никакого особенно сильнаго впечатлѣнія. Даже костюмъ его — нѣчто въ родъ казакина и баранья малороссійская шапка — въ то время не могли поразить меня своей оригинальностью: такіе простонародные костюмы то и дѣло попадались тогда и на Невскомъ и въ обществѣ посреди свѣтскихъ дамъ и фрачниковъ. (Даже юный редакторъ »Свѣточа« ходилъ въ мужицкой поддевкѣ, въ широкихъ бархатныхъ штанахъ и точно въ такой же хохлацкой шапкѣ).
Не смотря на нѣкоторую мѣшковатость и тяжеловатость въ движеніяхъ, Шевченко вовсе не казался человѣкомъ, забитымъ судьбой: онъ былъ простъ и свободенъ въ отношеніяхъ и никогда не конфузился, какъ конфузятся обыкновенно личности, обиженныя фортуной и въ тоже время одержимыя бѣсомъ постоянно ихъ грызущаго самолюбія. Говорятъ, что хитрость — характерная черта малороссіянъ; Шевченко въ такомъ случаѣ составилъ бы рѣзкое исключеніе изъ ихъ общаго типа, такъ какъ онъ былъ человѣкі въ высшей степени безхитростный, запальчиво-откровенный и даже безстрашный въ томъ сиыслѣ слова, что неумѣренныя рѣчи его частенько заставляли другихъ бояться за него, или затикать уши и убѣгать.
Шевченко, какъ мнѣ кажется, не былъ ни говоруномъ, ни веселымъ собесѣдникомъ. Умный отъ природы, онъ въ то же время не былъ ни ученъ, ни начитанъ: онъ жилъ стремленіями и тѣмъ козацкимъ духомъ, который воодушевлялъ его. Въ минуты сильнаго душевнаго настроенія онъ могъ бы оттолкнуть любого франта дикими проявленіями своей страстной ненависти ко всему тому, что испортило жизнь его.
У него на антресоляхъ въ низенькой комнаткҍ я былъ только одинъ разъ, видҍлъ овчинний тулупъ на кровати, безпорядокъ на столҍ и штофъ выпитой водки: Шевченко въ Петербургҍ жилъ на походную ногу и не мечталъ ни о какомъ комфортҍ. Говорили мнҍ, что въ это время онъ уже былъ въ связи съ какою-то бҍдной молоденькой мҍщаночкой, былъ къ ней привязанъ всей душой и ворковалъ какъ голубъ, когда она приходила къ нему на свиданье — въ худыхъ башмакахъ, въ одномъ платкҍ и дрожа отъ холоду въ морозныя ночи. Только такихъ и могъ любить Шевченко: я би и вообразить себҍ не могъ его влюбленнымъ въ какую-нибудь свҍтскую барышню. Казалось, старая закоренҍлая вражда ко всему господскоиу до такой еще степени жила въ немъ, что самое знакомство съ барынями и барышняии онъ считалъ какъ-бы нҍкоторымъ съ его сторони снисхожденіемъ. Онъ былъ демократъ не по теоріи, не по своимъ взглядам на жизнь, по такъ сказать демократъ по натурҍ. Въ своемъ демократизмҍ онъ точно также не мог бы дать себҍ отчета какъ и въ томъ невольномъ проникновеніи въ духъ народныхъ украинскихъ думъ и пҍсенъ, которое составляло характеристическую черту его музы. Короче сказать, — это былъ человҍкъ вполнҍ непосредственный.
Сидя въ гостяхъ у Шевченка, я узналъ изъ рҍчей его, что онъ не любитъ нашего поэта Пушкина и не потому, чтобъ онъ считалъ его дурнымъ поэтомъ, а просто по тому, что Пушкинъ — авторъ поэмъ »Полтава«: Шевченко смотрҍлъ на Кочубея, не болҍе какъ на доносчика, Пушкинъ видҍлъ въ немъ вҍрнаго сподвижника Петра Великаго, оклеветаннаго и казненнаго Мазепой. Напрасно увҍрялъ я Шевченка, что съ своей точки зрҍнія Пушкинъ правъ и что онъ точно также искрененъ какъ и Шевченко въ своей ненависти къ полякамъ. Шевченко тѣмъ сильнѣе бранилъ Пушкина, чѣмъ горячѣе я защищалъ его. Удивляюсь, какъ послѣ такого спора Шевченко и до конца дней своихъ сохранилъ ко мнѣ искреннюю пріязнь и всегда при встрѣчѣ на улицѣ готовъ былъ въ обѣ щеки цѣловать меня; удивляюсь потому, что Шевченко не быль изъ числа людей, способныхъ легко мириться съ тѣми, кто думалъ иначе, чѣмъ онъ — особенно если предметомъ этихъ думъ или спора была его родина.
Не знаю, каковы были его политическія убѣжденія; думаю только, что были они на столько же непрактичны, на сколько благородны. Разъ на вечерѣ у Бѣлозерскаго, редактора журнала »Основы«, я помню, Шевченко подтвердилъ мнѣніе одного заѣзжаго Славянина — Галичанина, что всякая политика безнравственна, что ради политическихъ соображеній совершались и совершаются всѣ неправды и изъ нихъ проистекаютъ всѣ злощастія племенъ и народовъ, почему для государства самое лучшее — не имѣть никакой политики. Помню также, что на Екатерину ІІ Шевченко смотрѣлъ только какъ на виновницу крѣпостнаго права въ Малороссіи, — и знать ничего больше уже не хотѣлъ, ни видѣть, ни слышать. Крѣпостное право это — ненавидѣлъ онъ всѣми силами души своей, и въ этомъ случаѣ какъ бы вторилъ всѣмъ лучшимъ настроеніямъ какъ нашего общества, такъ и лучшихъ представителей тогдашней нашей литературы.
Кромѣ писанія стиховъ Шевченко занимался рисованіемъ, и по прибытіи въ Петербургъ горячо ухватился за самый легкій способъ гравированья посредствомъ крѣпкой водки (eau forte). Не знаю, былъ ли бы Шевченко великимъ живописцемъ, если бы судьба не помѣшала ему доучиться въ академіи, если бы онъ принялся за палитру и за картины большихъ размѣровъ; но какъ рисовальщикъ, смѣло говорю, онъ могъ бы стать въ числѣ европейскихъ знаменитостей, если би продолжалъ свои занятія. У меня были имъ сдѣланные и мнѣ подаренные оттиски имъ самимъ начерченныхъ и отгравированныхъ рисунковъ. Въ настоящее время они находятся въ коллекціи гравюръ, собранныхъ сенаторомъ Дм. Алекс. Ровинскимъ. Послѣдній просилъ меня добыть для него портретъ Шевченка, имъ самимъ на мѣди начерченный и оттиснутый; но нигдѣ этого портрета я не видѣлъ и не знаю, существуетъ ли онъ на свѣтѣ.
Лучшій изъ рисунковъ Шевченка, который я видѣлъ (внутренность солдатской казарми: нары, печь, полати, развѣшанное бѣлье и между группами солдатъ его собственная фигура) находятся въ альбомѣ Нат. Бор. Сухановой. Наталья Борисовна (Харьковская помѣщица), была одною изъ почитательницъ его музы, часто приглашала его къ себѣ, угощала его ужинами и шампанскимъ, и, не смотря на свой аристократизмъ, гордилась его знакомствомъ; нерѣдко покупала его рисунки для своихъ альбомовъ — и все-таки въ концѣ концовъ съ нимъ поссорилась. Шевченко почему-то сталъ просить ее дать ей на время вишеупомянутый рисунокъ (вѣроятно для того, чтобъ снять съ него копію), — просилъ лично, просилъ письменно, но г-жа Суханова рѣшительно отказалась вынимать изъ альбома его рисунокъ. Боялась-ли она, что Шевченко по разсѣянности его не возвратитъ ей, или не хотѣла, чтобъ съ этого рисунка была сдѣлана копія, — не знаю. Знаю только, что Шевченко былъ взбѣшенъ, при чемъ выбранилъ ее всѣми еликовозможними непечатными выраженіями и пересталъ навѣщать ее.[1] — Раза два Шевченко былъ у меня на квартирѣ (въ домѣ С. Петербургскаго университета) и, какъ мнѣ помнится, оба раза заходилъ ко мнѣ вмѣстѣ съ г. Микѣшинымъ, который сопровождалъ Шевченка въ ночныхъ его похожденіяхъ съ тѣмъ можеть быть, чтобъ не дать ему разбушеваться и попасть въ руки полиціи.
Въ послѣдній разъ Шевченко былъ у меня вечеромъ въ сильно возбужденномъ состояніи; вспоминал о своемъ дѣтствѣ, о своихъ родныхъ, находившихся еще въ крѣпостномъ состояніи, скрежеталъ зубами, плакалъ; наконецъ, взвизгнувъ, такъ хватилъ кулакомъ по столу, что чашки съ чаемъ слетѣли на полъ и разбились въ дребезги. Въ эту минуту я не могъ утишить его, да и не хотѣлъ, такъ какъ вполнѣ раздѣлялъ его ненависть ко всякаго рода рабству.
Одинь острякъ, который не разъ видѣлъ Шевченка въ разныхъ настроеніяхъ, сказалъ о немъ: »Это — боровъ, въ которомъ поетъ малиновка!« Но кто знаетъ судьбу Шевченка, тотъ охотно проститъ ему его рѣзкости или недостатки.
1875. 1 Октября.
Я. П.
- ↑ Нам доводилося чути про цю ж бариню, що вона по смерті Шевченка зараз прибігла на ёго кватиру і перш усіх принесла великий букет з квіток. Ред.