но̂чь збирає ся ити на молитвы до мечету и паша Абдуль.
Надъ Акмечетомъ зоряный пого̂дный вечеръ. Въ мѣстѣ тихо, немовь все вымерло. Всѣ музулмане теперь на строго̂й молитвѣ въ мечетахъ. На цѣло̂мъ мѣстѣ видко лише двохъ Турко̂въ, що спѣшать просто до муро̂въ темницѣ, где мучать ся христіяне-нево̂льники. По̂до̂йшли до великои брамы; она мовь розчарована сейчасъ во̂дчинилась. Оденъ зъ нихъ задержавъ ся при брамѣ, а другій по̂йшовъ вздовжь довгого муру темницѣ ажь тамъ, где стояла драбина, приставлена до не великого во̂конця. Во̂нъ полѣзъ по драбинѣ и всадивъ въ во̂конце голову.
— Добрый вечеръ вамъ, славне лицарство запорожске! — промовивъ. — Слава Іисусу Христу!
— Доброго здоровля! — во̂дповѣли одни̂.
— Слава на вѣки! — во̂дповѣли други̂.
Загомонѣли сотки голосовъ якимсь придушенымъ страшнымъ немовь зъ-по̂дъ землѣ выходячимъ голосомъ. Заворушилось, заклекотѣло въ темници, мовь кипѣла вода въ горшку.
— А хто ты, христіяньска душе, що приходишь и витаєшь насъ дорогимъ нашимъ словомъ, котрого мы вже трийцять лѣтъ не чули? Чи ты жива людина,чи може чий духъ? — пытали нево̂льники зъ темницѣ.
— Нѣ, я жива людина и такъ якъ и вы не-
